Развитие и ценности
Развитие, прогресс и ценностное ядро
Рассуждения о развитии и прогрессе приводят к выводу о необходимости иметь определенную систему координат, определенное пространство качественных и количественных категорий, в котором можно выделить «направление прогресса» и противоположное ему «направление регресса». Это пространство и эту систему координат еще предстоит определить, отыскать. Выше были названы некоторые критерии развития. Но ни один из них, однако, не дает надежного признака для различения прогресса от регресса и развития от «неразвития». Всегда можно представить себе ситуацию роста, например, степени сложности какой-либо системы, воспринимать это как развитие и прогресс, однако прийти в результате к неуправляемости или ненадежности сверхсложной системы с последующим ее саморазрушением или, хуже того, ее «саморазвитием», подобным раковой опухоли. Аналогичные рассуждения могут быть предложены и для критериев «роста разума», «развития науки и техники» и, тем более, «роста уровня жизни», столь широко используемого в экономике и социологии.
Понятия «прогресс», «регресс», «застой» и т.п. нуждаются во внимательном и регулярном уточнении, поскольку они активно используются в общественно-политической и экономической лексике, на них ориентируются люди, слушающие политиков и пропагандистов. Однако, например, общеизвестный «брежневский застой» обеспечивал равномерный рост ВВП со скоростью, которой сегодня достичь не удается. Что же тогда является критерием «застоя»? Возможно, речь идет об остановке политического, а не экономического развития? Или каких-то конкретных (не измеряемых ростом ВВП) характеристик экономики?
В сегодняшней жизни произошла колоссальная дезориентация общества в вопросах критериев прогресса и развития. Огромное влияние на представление об общественном развитии оказывают представления об экономическом развитии. Рост производства и потребления пытаются – и небезуспешно – внедрить в качестве основного критерия прогресса и качества жизни. То, что это ошибочный критерий, пригодный для оценки лишь некоторых частностей процесса существования конкретных обществ в конкретные периоды времени, а не общественного развития в целом, ясно давно, хотя бы в силу природных ограничений ресурсной базы для производства и не менее объективных ограничений потребления. Это понимание не стало, однако, равноправным критерием в процессе принятия политических решений, касающихся стратегий развития: в них не находится места для «смыслоценностных» категорий.
Мы видим исключительную важность разработки проблемы критериев развития и прогресса применительно к сегодняшним общественным процессам. При этом считаем важным введение в рассмотрение той концепции «ценностного ядра», о которой было сказано выше. При выработке критериев развития и прогресса общества, необходимо самым тщательным и самым глубоким образом исследовать его ценностное ядро и его динамику в происходящих, планируемых и ожидаемых процессах. В этой связи признаком развития и прогресса может и должно служить движение общества к наиболее полному воплощению и практической реализации системы ценностей, выработанной социумом на протяжении всего своего существования и осознаваемой как историческое предназначение. Если процессы духовной и материальной жизни общества вынуждают его к полному или частичному отказу от своей системы ценностей, от ценностного ядра, возникает риск его гибели. Потому что общество с иной, «новой» системой ценностей – это уже «новое» общество, а прежнее при этом – исчезло. «Хорошо» это или «плохо» – вопрос жизненно важный. Но чтобы суметь вовремя дать на него ответ, надо уметь измерять и контролировать процессы развития и трансформации ценностного ядра.
Не имея пока универсального пространства и системы координат, позволяющих идентифицировать «прогресс» и «развитие», мы можем, однако, приводить примеры рассуждений на эту тему, позволяющие сформировать предварительное представление об этом. Снова рассматривая, например, произошедшие в России общественные трансформации ХХ века, можем указать на следующее. В ходе периода строительства социализма в СССР ценностное ядро, сложившееся в дореволюционный период, включало в себя как одну из важнейших частей религию и церковь. В качестве примера мы будем иметь в виду Православную Церковь как основную. В ходе строительства социализма эта часть «ценностного ядра» подверглась сложной и неочевидной трансформации. Со стороны государства осуществлялось явное и жесткое гонение на церковь и верующих, сокращалось общественное влияние религии и церкви. В то же время в области духовной жизни – а именно духовная, метафизическая сфера составляет суть ценностного ядра – наряду с открытым и тайным сопротивлением, сохранением веры и преданности церкви шли процессы как отказа от религии, становления массового неверия, так и перехода в состояние неопределенной религиозности, веры «в своего бога». Метафизическое ценностное ядро народа сопротивляется, пытается сохранить некую важную «зону веры во что-то и в кого-то», сберегая в народе самую возможность и подсознательный навык «верить». В частности, эта возможность и эта потребность реализовывалась в нерелигиозных, безбожных верованиях «в коммунизм», «в Ленина», «в русский народ», «в свою семью и друзей» и т.д. Ясно, что сохранение возможности, навыка и стремления «верить» есть важнейшее качество ценностного ядра, утрата которого означала бы тотальный цинизм и войну всех против всех на уничтожение.
Оценки произошедшей трансформации этой части ценностного ядра до сих пор разнятся: от признания этого катастрофой до признания того же самого прогрессом. Есть и более взвешенные оценки, отмечающие, что произошедшие замены и перемены «равнокачественные»: то есть на смену одной вере, одним идеалам пришла другая вера, другие идеалы: но это все-таки идеалы, а не отказ от идеального вообще!
Второй пример. «Дореволюционное» ценностное ядро содержало в себе представление о времени и месте человека в нем как о циклическом, повторяющемся процессе, если говорить о подавляющем большинстве населения, то есть о русском крестьянстве. Повторяющийся годовой цикл, повторяющиеся из поколения в поколение трудовые навыки, отсутствие или недостаточная развитость того, что теперь называется социальной мобильностью, представление о земной жизни как предуготовлении к жизни небесной – все это формировало определенную картину пространственно-временных и социальных координат большинства русских людей. Революция 1917 года сломала не только социальное устройство общества, но и эту часть ценностного ядра, предложив взамен линейную картину движения, «стрелу времени» и наряду с этим расширенный набор траекторий возможного социального движения и личностного роста, активно поддерживаемый государственной властью.
И у этой трансформации есть разные оценки. Одни считают, что произошедшее есть очевидный и бесспорный прогресс и развитие. Другие считают, что безвозвратная утрата патриархального мира русского крестьянина не просто огромная трагедия многих людей, а гибель русского народа вообще, что «социальная мобильность», полученная взамен устойчивой цикличности, есть деградация и вырождение, сползание в пучину безнравственности и такое повреждение душе, которое страшнее физической гибели.
Третий пример. За время строительства социализма в СССР сложились определенные формы хозяйствования и организации жизни: вокруг крупных, а порой и средних предприятий складывалась особая инфраструктура: детские сады и дома отдыха, пионерские лагеря и ведомственные поликлиники и больницы, жилье и системы жизнеобеспечения. Соответственно, в сознании людей сформировались определенные ценности (ценности в философском, аксиологическом смысле, то есть не одни лишь бытовые достоинства или недостатки) такого коллективизма, такого – во многом патриархального, соборного – жизнеустройства. Соответственно, выстраивались и встраивались в подсознание определенные формы взаимоотношений между людьми, доверия и недоверия, критериев качества собственной жизни, ее смысла и целей. Эта форма и это содержание стали продолжением и в значительной мере заменой той части «метафизического ценностного ядра» народа, которая сформировалась в глубокой древности, которая протянулась к нам от первобытнообщинных времен и гибели которой метафизическое ядро сопротивляется и будет сопротивляться. Потому что это глубинные, подсознательные ценности, присущие народу, во всяком случае, значительной его части, каковые составляют и во многом определяют его менталитет. Идущие сейчас процессы реформирования экономики России привели к тотальной гибели подобных социально-экономических единиц, породив огромное количество неразрешимых проблем, получивших известность под названием «пикалевский синдром». Продолжение этой экономической политики потребует жестокой и насильственной трансформации жизни сотен тысяч людей, затрагивающей не только внешнюю сторону «обустройства жизни», а глубинное разрушение ценностного ядра. В то время как этого можно было бы и не делать, обратившись к зарубежному опыту, например, японскому или корейскому.
В последние двадцать лет мы наблюдаем неуклонное уменьшение фактов духовного производства: научных исследований и публикаций мирового уровня, прорывных технологий даже в традиционно развитых в России/СССР областях, таких как физика, химия, авиа– и двигателестроение, космонавтика, радиотехника, энергетика и т.п. В стране перестали появляться литературные и музыкальные произведения мирового уровня и значимости, кинематограф являет собой жалкое зрелище попыток безграмотного эпигонства и утраты художественных достоинств. И все это происходит на фоне стремительного распада экономической системы страны, ее выпадения из большинства сфер мирового производственного процесса. Налицо констатация, как минимум, остановки развития.
Если наряду с остановкой развития размывается или неясным пока образом трансформируется и ценностное ядро, то возникает угроза «остановки навсегда», деградации, регресса. Следствием этого может стать неспособность народа сохранить государственность с последующим растворением индивидуумов, некогда формировавших народ, в окружающем изменяющемся мире.