«Цель утрачена – и сил как не бывало»

Столь примечательное разнообразие рекомендаций, исходящих от российского экспертного сообщества, свидетельствует не только о его могучем творческом потенциале, но и о вещах менее приятных: о расколе экспертного сообщества (и общества вообще) по глубинным основаниям и о размытости как критериев «надлежащей стратегии жизнедеятельности России», так и истоков, базиса формирования этих критериев.

В России размышляют, в частности, о «социокультурном единстве» с Европой. А что об этом думает Европа? Едина ли она в своем виˆдении? Усматривает ли она в России нечто большее, чем просто потенциал расширения своего рынка сбыта? Хочет ли она сотрудничества во имя нашего развития, развития в нашем понимании? Или сохраняется алгоритм действующей модели капитализма: рост их производства и нашего потребления любой ценой – расширением рынков, запланированной поломкой изделий, возгонкой моды и даже неврозом обновления? Во всех этих вариантах Россия для Европы (да и для Запада вообще) – объект, а не равноправный субъект. Мы по-разному понимаем результат развития – и это важно осознавать. Развитие можно описать как движение общества к наиболее полному воплощению и практической реализации системы ценностей, вырабатываемых социумом на протяжении всего своего существования и осознаваемых как историческое предназначение. А откуда берутся эти ценности, почему они у разных народов разные?

В мире сосуществуют и конкурируют непосредственно друг с другом несколько моделей жизнеустройства. Они конкурируют в политико-экономической и военной сферах. Их конкуренция продолжается также и в сфере общественного сознания. Это и капитализм (в разных формах), и социализм (тоже в разных формах), и так называемый азиатский способ производства, и нечто под названием «буддийская экономика» и др.

Советский социализм не пережил собственного кризиса. Возможно, однако, что не пережил его не советский социализм как сумма идей, методов и принципов, а как государство, пытавшееся в меру отпущенных его политической элите возможностей и обретенных ею уровней понимания эти принципы и методы воплощать в жизнь. Надо тщательно и по возможности беспристрастно проанализировать и выявить подлинные причины краха государства: они лежат в базовых принципах или в ненадлежащей практике? Это пока не сделано.

Сейчас в штопор вошел капитализм. И снова надо стараться осмыслить: это кризис суммы идей и методов или ошибки политико-экономической и духовной элиты западного мира в ходе их реализации? И задать те же самые вопросы. Неверны принципы жизнеустройства? Какие именно неверны, а какие следует считать верными? Что именно привело к гипертрофии алчности и эгоизма – а в результате к тому, что принято называть финансово-экономическим кризисом?

Оставив эти вопросы без ответа, пойдем вглубь. Являются ли эти кризисы независимыми или они – проявления некоего более общего кризиса? Будучи порождением и разными сторонами целостного Модерна, капитализм и социализм суть два разных ствола на общей корневой системе, и разошлись они в какой-то глубинной, фундаментальной точке, лежащей в базисе человеческого сознания. В чем это расхождение? И вытекает ли из этого несомненная жизнеспособность одного ствола и столь же неотвратимая нежизнеспособность другого?

Полагаем, что этим фундаментом являются этические императивы, порождающие множество этических систем. Выбор этической системы – племенем, народом, партией, государством – влечет за собой вполне определенный и ограниченный спектр возможных социально-политических и экономических систем.

Этические системы явлены нам в форме религиозных доктрин, вероучений или же светских, гуманитарных, секулярных кодексов. Христианство, опиравшееся на первичную этическую систему Нового Завета, довольно скоро стало дробиться и множиться, порождая различные вариации в форме католицизма, православия, протестантских учений. Та же участь постигла и остальные авраамические религии. В связи с этим затруднительно говорить об общих библейских ценностях, хотя как заповеди они существуют, скажем, в ветхо- и новозаветной литературах (не являющихся, однако, одинаково значимыми для всех христиан). Но заповеди могут быть лишь основой или даже неким малоэффективным символом этической системы общества. Этическая система общества не исчерпывается заповедями, это нечто гораздо более сложное, динамичное и плохо распознаваемое.

Общие ценности бывают у тех, у которых возникли общие цели. Цель – это главное, это то, что определяет ценности, выявляет их и выстраивает их иерархию. Одни общие этические ценности могут быть у протестантов определенного толка, другие общие ценности – у православных. Цели протестантов – я имею в виду глубинные цели, выраженные как в религиозных концепциях, так и в кодексах общественной нравственности, – не совпадают с целями католиков, а те, в свою очередь, не совпадают с целями православных и всех остальных. Если, скажем, православный этический базис апеллирует к коллективизму и социальной справедливости, к спасению души, считая эти ценности иерархически более значимыми, нежели индивидуализм и земной материальный успех, но и не отрицая, что и эти последние есть ценности, только обладающие меньшей значимостью, то здесь и лежит точка расхождения. Та самая точка расхождения, в которой начинается разветвление, формирование двух стволов, двух базисных основ жизненного устройства. Подобное своеобразие будет отливаться в отличающиеся социально-политические и экономические принципы существования государств, взявших себе в основание ту или иную этическую систему. Сказав о принципиальной взаимосвязи между целями и ценностями, подчеркнем, что наличие целей есть абсолютный императив существования народа с собственными, а не чужими ценностями. Именно эта мысль выведена в заголовок статьи, воспроизводящий фразу Виктора Гюго.

Определить основания для социокультурного единства на евразийском пространстве – значит выявить и сформулировать российские цели и соответственно ценности, а потом искать близких по целям и ценностям возможных партнеров для единения, союзничества или временного стратегического альянса. Важно то, что следует сперва осознать собственные цели и ценности в максимально возможной полноте и лишь потом подбирать подходящих союзников, а не устремляться за кем-то, у кого может быть обнаружена похожая на нашу цель или ценность. Сходство в таком случае рискует оказаться поверхностным и чреватым не просто потерей времени и эффективности сотрудничества, но и гибелью.

Выявление и обоснование «полного перечня» целей и ценностей, отвечающих стратегическим интересам России, – задача, остающаяся нерешенной. В рамках настоящей публицистической статьи хочется указать лишь на некоторые аспекты, которые следует учитывать, исследуя обозначенную проблему.

Отличием русского народа, его менталитета является устойчивая тяга к целостному осмыслению мира, собственного существования и предназначения. Важно осознать это как свойство менталитета народа, а не просто как наличие размышлений на эту тему у его отдельных представителей – философов, ученых. Такие отдельные представители встречаются у всех народов. Русские (не в этническом, а в расширительном смысле) обладают этим как коллективным качеством. Видимо, именно это имеют в виду, когда говорят о «мессианстве» русских, об их «всечеловечности», «имперскости», склонности к коллективизму, соборности. Целостность мировосприятия означает помещение самого себя в центр бесконечного мира, ощущение организменности бытия и взаимосвязанности всех со всеми. Обладающий таким мироощущением народ никогда не спросит: «Частью чего я являюсь?» – как могла бы спросить отрубленная от тела рука или нога. Он спросит: «Как устроен мой мир, кто в нем есть еще, как мы связаны?» Народы, лишенные подобного мироощущения, всегда будут стремиться к тому или иному «центру силы»: например, к «евроинтеграции», членству в НАТО или чему-то подобному. Народ, обладающий целостным мышлением, будет сам создавать «центр силы». При этом каждый гражданин остается сам по себе личностью и пребывает в своей сфере деятельности, то есть наша целостность мозаична и чувствительна к нарушению гармонии. Как только роль и место индивидуализма в обществе «зашкаливает», разрушает целостность – обеспечивая, быть может, при этом некую локальную «эффективность», как это началось с двумя за столетие заходами на развитие капитализма в России, – возникает социальный протест. Целое ощущается более ценным, нежели «эффективность» индивидуума или даже некоего проекта.