История и эмоции. Видение

Альманах «Развитие и экономика», №4, сентябрь 2012

ВидЕние – литературный жанр, в котором сюжет видения излагается от лица визионера, которому он был открыт трансцендентной силой.
ВИдение – то же, что восприятие; система мнений, воззрений о чем-либо.

В под­за­го­лов­ке не прос­тав­ле­но уда­ре­ние – по­то­му что оба ва­ри­ан­та вер­ны. Ли­те­ра­тур­ный текст – но не на­уч­ный или по­ли­ти­чес­кий – име­ет пра­во на со­че­та­ние двух под­хо­дов од­нов­ре­мен­но. И я хо­чу этим пра­вом вос­поль­зо­вать­ся.

Пред­ва­ри­тель­ное за­ме­ча­ние об­ще­го ха­рак­те­ра. Лю­бое со­об­ще­ние – как прав­ди­вое, так и лож­ное – вле­чет за со­бой ту или иную эмо­ци­о­наль­ную ре­ак­цию, и в свя­зи с этим оно всег­да нап­рав­ле­но на что-то, оно че­му-то слу­жит. И пред­ви­деть эмо­ци­о­наль­ный ре­зуль­тат воз­дей­ствия так же важ­но, как и оце­ни­вать ис­тин­ность или лож­ность са­мо­го со­об­ще­ния. Ис­тин­ность не всег­да есть ин­дуль­ген­ция на то, что со­об­ще­ние слу­жит доб­ру. Не к мес­ту ска­зан­ные или тен­ден­ци­оз­но по­доб­ран­ные со­об­ще­ния мо­гут на­нес­ти че­ло­ве­ку и це­ло­му об­ще­ст­ву урон, сфор­ми­ро­вать в нем неп­ро­дук­тив­ное сос­то­я­ние, нап­ра­вить его эмо­ции – а зна­чит, и по­ве­де­ние – в оши­боч­ном и да­же гу­би­тель­ном нап­рав­ле­нии.

Ког­да мы го­во­рим о собствен­ной ис­то­рии, мы ни­ког­да не долж­ны упус­кать из ви­да цель – за­чем это де­ла­ет­ся. Ес­ли целью яв­ля­ет­ся под­дер­жа­ние гор­дос­ти за Оте­че­ст­во, эмо­ци­о­наль­ный подъ­ем, стрем­ле­ние к даль­ней­ше­му раз­ви­тию са­мо­го се­бя и сво­ей стра­ны – это од­но. Ес­ли «прав­ди­вое» со­об­ще­ние ос­лаб­ля­ет на­шу гор­дость, наш пат­ри­о­тизм, то это дру­гое. Прав­да, при­да­ю­щая нам си­лу («не в си­ле Бог, а в прав­де!»), – это не прос­то со­от­ве­т­ству­ю­щая действи­тель­нос­ти ин­фор­ма­ция или ис­тин­ное выс­ка­зы­ва­ние, а прав­ди­вое со­об­ще­ние, слу­жа­щее доб­ру, рос­ту гор­дос­ти и уве­рен­нос­ти. Лю­бые со­об­ще­ния на пу­ти от мес­та их воз­ник­но­ве­ния до средств мас­со­вой ин­фор­ма­ции долж­ны быть ос­мыс­ле­ны с точ­ки зре­ния ожи­да­е­мо­го воз­дей­ствия. И ес­ли оно не­га­тив­но, то мес­то та­ко­му прав­ди­во­му со­об­ще­нию в ла­бо­ра­то­рии, ме­ди­ци­нс­кой кар­точ­ке боль­но­го, в про­то­ко­ле ос­мот­ра мес­та про­ис­ше­ст­вия, в про­фес­си­о­наль­ной ли­те­ра­ту­ре – где угод­но, толь­ко не в сред­ствах мас­со­вой ин­фор­ма­ции, ибо имен­но они об­ла­да­ют спо­соб­ностью ге­не­ри­ро­вать оп­ре­де­лен­ное эмо­ци­о­наль­ное сос­то­я­ние об­ще­ст­ва. Ког­да го­во­рят, что о пло­хих, пос­тыд­ных эпи­зо­дах оте­че­ст­вен­ной ис­то­рии не­ус­тан­но рас­ска­зы­ва­ет­ся для то­го, «что­бы это не пов­то­ри­лось», – это лу­ка­в­ство. Ког­да се­год­ня мас­си­ро­ван­но, ежед­нев­но, по по­во­ду и без по­во­да рас­ска­зы­ва­ют об «ужа­сах ста­ли­низ­ма» (как вче­ра го­во­ри­ли об «ужа­сах ца­риз­ма» и «ре­ли­ги­оз­ном мра­ко­бе­сии» и т.д.), это ни­как не мо­жет га­ран­ти­ро­вать не­воз­мож­ность их пов­то­ре­ния. Это вред­ная, раз­ру­ши­тель­ная де­ма­го­гия. Про­фес­си­о­наль­ный ана­лиз по­ли­ти­чес­кой ис­то­рии, вы­яв­ля­ю­щий при­чин­но-след­ствен­ные свя­зи имев­ших мес­то яв­ле­ний, поз­во­ля­ю­щий в даль­ней­шем осоз­нан­но из­бе­гать не­же­ла­тель­но­го, – это важ­ная и нуж­ная часть на­уч­ной и по­ли­ти­чес­кой ана­ли­ти­ки. Но ана­ли­ти­ки, ос­та­ю­щей­ся вне об­ще­ст­вен­но­го, мас­со­во­го соз­на­ния. На мас­со­вое соз­на­ние об­ру­ши­ва­ет­ся не на­уч­ная ана­ли­ти­ка, а по­ли­ти­чес­кая борь­ба. Коль ско­ро в этой борь­бе ис­поль­зу­ет­ся та­кой инстру­мент, как «де­мок­ра­ти­чес­кие вы­бо­ры», то и воз­дей­ствие на эмо­ци­о­наль­ный мир элек­то­ра­та с целью от­то­лк­нуть его от со­пер­ни­ка, свя­зав об­раз та­ко­го кон­ку­рен­та на эмо­ци­о­наль­ном уров­не с «ужа­са­ми прош­ло­го», ста­но­вит­ся прак­ти­кой ак­ту­аль­ной по­ли­ти­ки с ис­поль­зо­ва­ни­ем СМИ. То, что при этом на­род-элек­то­рат раз­ру­ша­ет иден­ти­фи­ка­ци­он­ную мат­ри­цу об­ще­ст­вен­но­го соз­на­ния, те­ря­ет ве­ру в собствен­ное пред­наз­на­че­ние, в свою ис­то­рию, в смысл и оп­рав­да­ние собствен­ной жиз­ни и жиз­ни сво­их пред­ков, – это не учи­ты­ва­ет­ся. Это счи­та­ет­ся впол­не при­ем­ле­мой пла­той за дос­ти­же­ние влас­ти «де­мок­ра­ти­чес­ким пу­тем».

Чем была для нашей страны Византия в последние, скажем, полвека? Практически ничем. Она существовала как не самая популярная страничка мировой истории, как периферия сознания – периферия, не имевшая практической пользы.

***

За­чем мы се­год­ня вспо­ми­на­ем Ви­зан­тию? Чем она так важ­на для на­шей се­год­няш­ней жиз­ни? Лев Гу­ми­лев пи­сал: «Ви­зан­тия – куль­ту­ра не­пов­то­ри­мая, мно­го­об­раз­ная, вып­лес­нув­ша­я­ся да­ле­ко за го­су­да­р­ствен­ные гра­ни­цы конс­тан­ти­но­польс­кой им­пе­рии. Брыз­ги ее зо­ло­то­го си­я­ния зас­ты­ва­ли на зе­ле­ных рав­ни­нах Ир­лан­дии, и дре­му­чих ле­сах За­волжья, и тро­пи­чес­ких на­горь­ях вок­руг озе­ра Ца­на и Ве­ли­кой Ев­ра­зийс­кой сте­пи. В на­шем по­ни­ма­нии тер­мин Ви­зан­тия не толь­ко го­род Конс­тан­ти­но­поль и подв­ла­ст­ная ему стра­на. Не толь­ко ор­то­док­саль­ное пра­вос­ла­вие, но и ере­ти­чес­кие те­че­ния: нес­то­ри­а­н­ство, мо­но­фи­зи­т­ство, мо­но­фи­ли­т­ство, хрис­ти­а­не-гнос­ти­ки и т.д. То, что пе­ре­чис­лен­ные те­че­ния мыс­ли бо­ро­лись меж­ду со­бой, не про­ти­во­ре­чит пред­ло­жен­но­му зна­че­нию тер­ми­на, ибо идей­ная, да и по­ли­ти­чес­кая борь­ба – то­же вид свя­зи, фор­мы раз­ви­тия». Да, ко­неч­но, на­до знать о том, что ка­кие-то важ­ные кор­ни на­ше­го жи­во­го рос­сийс­ко­го дре­ва ухо­дят в глу­би­ну Ви­зан­тийс­кой ис­то­рии, что пра­вос­ла­вие приш­ло к нам из Ви­зан­тии… Это на­до знать и чтить как па­мять о сво­их ос­но­вах, об ис­то­ках ду­хов­нос­ти. По­лез­ны и нра­во­у­чи­тель­ны ана­ло­гии про­цес­са ги­бе­ли Ви­зан­тии с внеш­не схо­жи­ми внут­рен­ни­ми и внеш­ни­ми проб­ле­ма­ми на­шей се­год­няш­ней жиз­ни. Воз­ни­ка­ет на­деж­да, что, зная о пе­чаль­ном опы­те Ви­зан­тии, удаст­ся его из­бе­жать. Ду­ма­ет­ся, од­на­ко, что поль­за тут ско­рее ди­дак­ти­чес­кая. Все в ми­ре из­ме­ни­лось, ста­ло нам­но­го слож­нее, и те са­мые «ви­ру­сы», ко­то­рые сгу­би­ли Ви­зан­тию, то­же мо­ди­фи­ци­ро­ва­лись, хо­тя и ос­та­ют­ся уз­на­ва­е­мы­ми. И ле­ка­р­ства про­тив них нуж­ны но­вые… Чем бы­ла для на­шей стра­ны Ви­зан­тия в пос­лед­ние, ска­жем, пол­ве­ка? Прак­ти­чес­ки ни­чем. Она су­ще­ст­во­ва­ла как не са­мая по­пу­ляр­ная стра­нич­ка ми­ро­вой ис­то­рии, как пе­ри­фе­рия соз­на­ния – пе­ри­фе­рия, не имев­шая прак­ти­чес­кой поль­зы. Да­же для та­ко­го, как я, чьи гре­чес­кие пред­ки, про­жи­вав­шие в Кры­му на про­тя­же­нии ты­ся­че­ле­тий, бы­ли са­мы­ми что ни на есть на­ту­раль­ны­ми ви­зан­тий­ца­ми, а тех из них, ко­то­рые по­па­ли в пе­ре­пи­си на­чи­ная с XVIII ве­ка, я прос­то знаю по име­нам. А мо­жет, имен­но вы­бо­роч­ное заб­ве­ние и от­ри­ца­ние сво­ей ге­не­ти­чес­кой свя­зи с прош­лым по­рож­да­ет те уг­ро­зы су­ще­ст­во­ва­нию стра­ны, с ко­то­ры­ми мы столк­ну­лись се­год­ня? И еще: уме­ем ли мы ана­ли­зи­ро­вать и изв­ле­кать поль­зу из рас­хож­де­ния ожи­да­ний, на­дежд и пла­нов, быв­ших в прош­лом, с воз­ни­ка­ю­щей действи­тель­ностью? Ка­ким ви­де­лось бу­ду­щее де­тей и вну­ков мо­им прап­ра­де­дам? Что не сбы­лось и по­че­му? Что тщет­но в на­ших меч­тах, а от че­го все-та­ки не сто­ит от­ка­зы­вать­ся?

Ис­то­рия – как «то, что бы­ло в действи­тель­нос­ти», – не су­ще­ст­ву­ет ниг­де. Бли­же всех к то­му, что бы­ло в действи­тель­нос­ти, приб­ли­жа­ет­ся на­уч­ное ис­то­ри­чес­кое зна­ние, по­то­му что толь­ко на­у­ка ру­ко­во­д­ству­ет­ся точ­ны­ми и про­ве­ря­е­мы­ми кри­те­ри­я­ми ис­тин­нос­ти: нап­ри­мер, под­лин­ным до­ку­мен­том. Но это да­ет лишь фраг­мент зна­ния о быв­шем. Ис­то­ри­чес­кие све­де­ния, со­дер­жа­щи­е­ся в пре­да­ни­ях, ми­фах, ле­ген­дах, в ка­че­ст­ве кри­те­рия ис­тин­нос­ти опи­ра­ют­ся на эмо­ци­о­наль­ные за­яв­ле­ния рас­сказ­чи­ков ти­па «ста­ри­ки врать не ста­нут» или «ма­мой кля­нусь!» Рас­ска­зы о со­бы­ти­ях прош­ло­го, зак­реп­лен­ные в ре­ли­ги­оз­ных кни­гах, в ка­че­ст­ве кри­те­рия ис­тин­нос­ти объ­яв­ля­ют свя­тость текс­та. Ис­то­ри­чес­кие све­де­ния, из­ло­жен­ные в свя­щен­ных кни­гах, – это уже не ис­то­ри­чес­кие дан­ные, а дог­ма­ты, не под­ле­жа­щие из­ме­не­ни­ям, уточ­не­ни­ям или пе­рес­мот­ру. Из всех ин­фор­ма­ци­он­ных ре­сур­сов пи­та­ют­ся ли­те­ра­ту­ра и по­ли­ти­ка, бе­ря то, что им нуж­но, и трак­туя это, как тре­бу­ют по­ли­ти­чес­кий мо­мент и конъ­ю­нк­ту­ра. Мас­со­вое соз­на­ние по­лу­ча­ет боль­шую часть све­де­ний имен­но из этих рук – по­ли­ти­ков, пуб­ли­цис­тов, про­па­ган­дис­тов, ли­те­ра­то­ров. Вро­де бы, и дос­то­вер­ные на­уч­ные дан­ные от на­ро­да ник­то не пря­чет, и да­же в школь­ных учеб­ни­ках они име­ют­ся, но ис­то­рию Фран­ции – не умом, а серд­цем – мно­гие восп­ри­ни­ма­ют по «Трем муш­ке­те­рам», ис­то­рию Оте­че­ст­вен­ной вой­ны 1812 го­да – по «Вой­не и ми­ру», а Пер­вую ми­ро­вую – по «По­хож­де­ни­ям бра­во­го сол­да­та Швей­ка». Та­ко­ва ре­аль­ность, и по­ли­ти­кам она из­ве­ст­на. Лю­ди жи­вут не в ми­ре на­уч­ных фак­тов, а в ми­ре собствен­ных эмо­ций. И по­ве­де­ни­ем лю­дей, их пред­поч­те­ни­я­ми уп­рав­ля­ют не на­уч­ные фак­ты са­ми по се­бе, а эмо­ции и чувства, ко­то­рые мож­но по­ро­дить раз­ны­ми спо­со­ба­ми. Меч­ту то­же рож­да­ют эмо­ции. Стро­го го­во­ря, меч­та – это и есть слож­ная эмо­ция, фор­ми­ру­ю­щая пер­со­наль­ную гам­му чувств в об­раз­ной фор­ме.

Ес­ли мы хо­тим, что­бы на­ша стра­на и каж­дый из нас ус­пеш­но раз­ви­ва­лись – и ду­хов­но, и ма­те­ри­аль­но, что­бы мы ве­ри­ли в воз­мож­ность та­ко­го раз­ви­тия и нам хо­те­лось нап­рав­лять на это свои си­лы, зна­ния и уме­ния, со­вер­шен­но не­об­хо­ди­мо, что­бы в каж­дом из нас – а уж в це­лом об­ще­ст­ве прос­то обя­за­тель­но – пре­об­ла­да­ло чувство гор­дос­ти за стра­ну на про­тя­же­нии всей ее ис­то­рии, чувство уве­рен­нос­ти в сво­их си­лах и воз­мож­нос­тях, зна­ние о том, что мы и преж­де, и сей­час спо­соб­ны дос­ти­гать на­ме­чен­ных це­лей. Об­раз стра­ны на всем про­тя­же­нии ее ис­то­рии дол­жен быть по­зи­тив­ным, лю­би­мым, слав­ным. Все труд­нос­ти, все невз­го­ды и мрач­ные пе­ри­о­ды ис­то­рии долж­ны восп­ри­ни­мать­ся как ес­те­ст­вен­ные труд­нос­ти на пу­ти раз­ви­тия, как вре­мен­ные не­у­да­чи, за ко­то­ры­ми нас­ту­па­ли по­бе­ды, как по­иск спо­со­бов дос­ти­же­ния выс­ших иде­а­лов. Имен­но так фор­ми­ру­ет­ся ре­а­лис­ти­чес­кий об­раз то­го, что лю­бишь и це­нишь: прав­ди­во, не скры­вая изъ­я­нов, но с лю­бовью и стрем­ле­ни­ем соз­дать об­раз че­го-то бе­зус­лов­но цен­но­го.

История – как «то, что было в действительности» (Леопольд фон Ранке). – не существует нигде. Ближе всех к тому, что было в действительности, приближается научное историческое знание, потому что только наука руководствуется точными и проверяемыми критериями истинности: например, подлинным документом.

К со­жа­ле­нию, сов­ре­мен­ное рос­сийс­кое об­ще­ст­во во всех его сег­мен­тах и преж­де все­го его «по­ли­ти­чес­кий класс» де­ла­ют все, что­бы по­да­вить в об­ще­ст­вен­ном соз­на­нии, в об­ще­ст­вен­ной во­ле ма­лей­шие рост­ки энер­гии со­зи­да­ния. Свою стра­ну при­ка­за­но не­на­ви­деть, пре­зи­рать, сма­ко­вать са­мые бо­лез­нен­ные и тра­гич­ные стра­ни­цы ее ис­то­рии, а да­же об оче­вид­ных дос­ти­же­ни­ях тре­бу­ет­ся го­во­рить как о «про­и­зо­шед­ших воп­ре­ки» или «бла­го­да­ря по­мо­щи изв­не». На­ши сов­ре­мен­ные по­ли­ти­ки и их по­мощ­ни­ки, кол­ду­ю­щие над ре­тор­той, в ко­то­рой клу­бит­ся и бур­лит «об­ще­ст­вен­ное соз­на­ние рос­си­ян», тща­тель­но сле­дят за тем, что­бы лю­бые фрак­ции гор­дос­ти за свое прош­лое, лю­бые взве­си, со­дер­жа­щие дос­ти­же­ния и по­бе­ды, лю­бые эма­на­ции собствен­ной си­лы и спо­соб­нос­тей дос­ти­гать на­ме­чен­ные ре­зуль­та­ты осаж­да­лись, ис­па­ря­лись, из­го­ня­лись.

***

Меч­ты о Рос­сии ред­ко сбы­ва­лись. Дол­гая неп­ре­рыв­ная че­ре­да пись­мен­ных об­ра­зов бу­ду­ще­го – воз­мож­но­го, долж­но­го, не­же­ла­тель­но­го – ни­ког­да пол­ностью не сов­па­да­ла с действи­тель­ностью. Не сов­па­да­ли с ре­аль­ностью и на­уч­ные прог­но­зы – от ра­бот Мен­де­ле­ева до Прог­рам­мы КПСС. И это при­том что и прог­но­зы, и пла­ны яв­ля­лись вер­ны­ми, то есть в них не бы­ло оши­бок, ес­ли не счи­тать ошиб­кой прог­но­зи­ро­ва­ния от­су­т­ствие пред­ви­де­ния ре­во­лю­ций, войн, пе­ре­во­ро­тов.

И в сфе­ре ино­го – фи­ло­со­фс­ко­го, со­ци­аль­но­го – пред­ви­де­ния, ча­ще все­го су­ще­ст­во­вав­ше­го в ху­до­же­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ре, то­же труд­но най­ти что-то, сов­пав­шее с жизнью стра­ны и на­ро­да. Сны Ве­ры Пав­лов­ны у Чер­ны­ше­вс­ко­го трак­то­ва­ли как пред­ви­де­ние со­ци­а­лиз­ма, а ро­ман­ти­чес­кие гре­зы Пуш­ки­на, об­ра­щен­ные к Ча­ада­е­ву, пря­мо-та­ки взя­ли и воп­ло­ти­ли в жизнь, на­пи­сав не­кие име­на «на об­лом­ках са­мов­ластья». Как очень рез­ко, но в чем-то спра­вед­ли­во пи­сал Со­ло­не­вич в «На­род­ной мо­нар­хии»: «Ли­те­ра­ту­ра есть всег­да кри­вое зер­ка­ло жиз­ни. Но в рус­ском при­ме­ре эта кри­виз­на пе­ре­хо­дит уже в ка­кое-то чет­вер­тое из­ме­ре­ние. Из рус­ской ре­аль­нос­ти на­ша ли­те­ра­ту­ра не от­ра­зи­ла поч­ти ни­че­го. От­ра­зи­ла ли она иде­а­лы рус­ско­го на­ро­да? Или яви­лась ре­зуль­та­том разб­ро­да на­ше­го на­ци­о­наль­но­го соз­на­ния? Или, сверх все­го это­го, Толс­той вы­ра­зил свою тос­ку по уми­рав­шим дво­ря­нс­ким гнез­дам, Дос­то­е­вс­кий – свою эпи­леп­сию, Че­хов – свою ча­хот­ку и Горь­кий – свою злоб­ную и безг­ра­нич­ную жаж­ду де­нег, ко­то­рую он смог кое-как удов­лет­во­рить толь­ко на са­мом скло­не сво­ей жиз­ни, да и то за счет совз­на­ков? Я не бе­русь от­ве­тить на этот воп­рос. Но во вся­ком слу­чае – рус­ская ли­те­ра­ту­ра от­ра­зи­ла мно­го сла­бос­тей Рос­сии и не от­ра­зи­ла ни од­ной из ее силь­ных сто­рон. Да и сла­бос­ти-то бы­ли вы­ду­ман­ные». Со­ло­не­вич, ко­неч­но, не эта­лон на­уч­ной точ­нос­ти и объ­ек­тив­нос­ти, но не­ко­то­рую по­лез­ную кор­рек­ти­ров­ку «ли­те­ра­тур­но­го прог­но­зи­ро­ва­ния» по­мо­га­ет про­из­вес­ти.

Ог­ля­ды­ва­ясь в на­ше прош­лое, мы ви­дим три им­пе­рии – «три ис­точ­ни­ка и три сос­тав­ных час­ти» раз­ных ас­пек­тов на­шей ис­то­рии: Ви­зан­тийс­кую им­пе­рию – «Гре­чес­кое царство», Рус­ское царство – Рос­сийс­кую им­пе­рию, СССР – Со­ве­тс­кую им­пе­рию. Не­сом­нен­но, есть ос­но­ва­ния го­во­рить и о «чет­вер­той им­пе­рии», так или ина­че ока­зав­шей фун­да­мен­таль­ное вли­я­ние, – Та­та­ро-Мон­гольс­кой (Ор­ды­нс­кое царство, Рус­ско-Ор­ды­нс­кая им­пе­рия и т.п. – как бы ее ни на­зы­ва­ли).

Ви­зан­тия не есть «Рос­сия в прош­лом». Это дру­гая – «не на­ша» – стра­на. Она лишь вли­я­ла на Рос­сию. У Рос­сии своя собствен­ная – во всех ас­пек­тах – ис­то­рия. Мы мно­гие ты­ся­че­ле­тия жи­ли и раз­ви­ва­лись на сво­ей зем­ле, по­рож­дая неп­ре­рыв­ную цепь по­ко­ле­ний, ге­не­ти­чес­ки свя­зан­ных друг с дру­гом. Мы хра­ни­ли и со­вер­ше­н­ство­ва­ли объ­е­ди­няв­ший нас язык. Мы до­бы­ва­ли, раз­ви­ва­ли и пе­ре­да­ва­ли из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ния зна­ния и уме­ния, цен­нос­ти и предс­тав­ле­ния о доб­ре и зле. При этом мы вби­ра­ли в се­бя и «пе­ре­ва­ри­ва­ли» в собствен­ном куль­тур­ном кот­ле мно­гое от дру­гих стран и на­ро­дов. В том чис­ле из­ме­ня­лись и раз­ви­ва­лись на­ши ре­ли­ги­оз­ные предс­тав­ле­ния, и Ви­зан­тия в этом от­но­ше­нии для нас – один из ис­точ­ни­ков.

Мы пы­та­ем­ся вос­ста­нав­ли­вать, ре­ко­н­стру­и­ро­вать об­ра­зы прош­лых эпох, мы пы­та­ем­ся заг­ля­ды­вать в мыс­ли и чувства преж­де жив­ших лю­дей, ста­рясь уга­дать при­су­щие им на­деж­ды и ча­я­ния и со­пос­та­вить это с тем, что про­и­зош­ло в действи­тель­нос­ти. Путь этот тру­ден, не­то­чен, но по­ле­зен. По­то­му что важ­но знать и от­да­вать се­бе от­чет в том, нас­коль­ко оп­рав­дан­ны­ми яв­ля­ют­ся на­ши ожи­да­ния и ве­ра в бу­ду­щее, в ка­кой ме­ре мы спо­соб­ны адек­ват­но восп­ри­ни­мать со­ци­аль­но-по­ли­ти­чес­кие тен­ден­ции, пре­ду­га­ды­вать и со­зи­дать собствен­ное бу­ду­щее.

В этом смыс­ле на­и­бо­лее вли­я­тель­ным, близ­ким, под­да­ю­щим­ся прак­ти­чес­ки по­лез­но­му ана­ли­зу и ос­мыс­ле­нию яв­ля­ет­ся со­ве­тс­кий пе­ри­од на­шей ис­то­рии. К со­жа­ле­нию, этот пе­ри­од ис­поль­зу­ет­ся как ре­зер­ву­ар не­на­вис­ти и през­ре­ния, а не ис­точ­ник люб­ви и гор­дос­ти к стра­не и на­ро­ду. Но ес­ли мы не на­у­чим­ся из бли­жай­ше­го прош­ло­го чер­пать си­лы и энер­гию, то где же мы их тог­да во­об­ще возь­мем?