Идеи и ценности в водовороте истории

2 сентября 2018

Национальная мечта – как политический конструкт

Размышляя о «мире на пороге  фундаментального поворота», заострю внимание на смысле темы: поворот, – хоть и глобальный – это всего лишь смена направления движения. Мы же приближаемся к ситуации, когда опора под нами исчезает, ориентиры беспорядочно мелькают в тумане, а стрелки компасов безумно вращаются. Это – не поворот. Это такая «встряска», из которой можно вообще не выйти. Мир, похоже, в преддверии именно такой всеобщей «встряски», водоворота истории, в который будут втянуты все. А когда  и какие обломки стран и народов «река времен» выбросит в своем нижнем течении, мы не знаем. И, скорее всего, заранее знать не можем. Но вот «правила выживания» в водовороте истории мы обязаны попытаться понять. Ну и следовать им, – коль скоро мы не утратили собственной воли.

А мы ее точно не утратили? В чем источник воли и как ее наличие себя проявляет? Если у вас есть цель и вы к ней стремитесь, действуете, – значит, воля жива! Если у народа или его части есть коллективная цель, и он своими совместными действиями стремится к ней – значит, жива и воля народа!

Есть ли у нас такая воля? Или мечта? Что с нами – государством, страной, народом – будет, если мы ничем в этой сфере – пространстве идей и образов будущего – не объединены? С чем мы вступаем в грядущий водоворот истории? И с кем мы окажемся в этом водовороте, кто будет пытаться от нас оттолкнуться, вынырнуть и выжить, загоняя остальных на глубину, дробя их на части?

В борьбу за выживание и свое будущее благополучие уже вступили три  могучих, опытных и безжалостных игрока: Америка, Европа и Китай. Настоящая схватка еще не началась, «река времен» еще не скрутила всех в смертельный узел, пока еще можно плыть параллельными курсами лишь расталкивая друг друга. Это время «до водоворота» нам – России – надо использовать для подготовки к грядущим испытаниям. Начать же следует с осознания реальности, для описания которой нужен адекватный (во многом – новый) язык. В терминах политических идеологий реальность уже давно не описывается. (Это же относится и к экономике, к ее языку и системе понятий.) Этот новый язык надо вырабатывать в категориях ценностей, целей, интересов, оперировать им в пространстве сосуществования моделей развития, поиска баланса взаимной безопасности.

Если попытаться описать идеологическое состояние российского общества, то придется прибегать к таким метафорам как «аморфность» или что-то еще, указывающее на невозможность структурирования по идеологическим параметрам. Идентифицировать различные страты на языке идеологий затруднительно, потому что наиболее существенные отличия не укладываются в традиционные академические описания идеологий. Да, в обществе – в его политизированной части – имеются люди, считающие себя «либералами», «консерваторами», «коммунистами» и т.д. Часть из них даже примыкает к тем или иным чахлым сорнякам, называющим себя политическими партиями. Основная же масса по этим признакам устойчиво не различима.

Если же мы опишем общество на языке ценностей, предпочтений, ожиданий и т.п., то мы получим вполне определенную картину – и качественную и количественную – позволяющую вырабатывать и осуществлять действенную политику. Нас любят «пугать» надвигающимся на всё и вся «постмодернизмом»: утратой ценностной шкалы, отличий «хорошо» от «плохо», «надо» от «не надо». Постмодернистский мир – это миф: такого мира в реальности нет и быть не может. «Make America Great Again» – это что угодно, только не постмодерн. Это предельно ясно, лапидарно сформулированная иерархия ценностей. Там, где есть осознанные интересы и целеполагание – там нет и быть не может никакого политического постмодерна.

Постмодернистское общество существует лишь в интеллектуальных фантазиях, в действительности такое общество просто не может возникнуть. Потому что иерархия ценностей, как и сами ценности, существуют всегда: от индивида до любого сообщества индивидов. Во все времена, во всех культурах, на любых стадиях развития. Осознание ценностей и их иерархии – неотменяемый закон жизни. И если кто-то кому-то (олигархи – народу, например) внушает идею постмодернистского равноправия всего и вся, то, на самом деле, идет формирование жесточайшей иерархии ценностей, желанной этому манипулятору: ценности действительно размываются внутри объекта манипуляции, водворяемого в свою социальную нишу. Поэтому постмодерн – как инструмент разрушения ценностных матриц общественного сознания – существует и демонстрирует свою эффективность.

Сперва цели,  потом – идеологии

В мире не происходит борьбы идеологий, нет противоборства «систем», мифом является и столкновение цивилизаций. Есть схватка интересов, конкуренция целей, а это – противоборство ценностей. И ценности и интересы лежат в экономической и духовной (в широком смысле) сферах. Обретя субъектность, они обзаводятся оружием: силовым и интеллектуальным. Последнее часто предстает в облике идеологий, вероучений, этических систем.

Существует ли акт выбора идеологии, осознанно осуществляемый индивидом? Думаю – крайне редко. Чаще, выбирают не идеологию, а некоего лидера, которому «доверяют». В основном люди следуют своим житейским целям или подчиняются обстоятельствам, а о своей идеологической принадлежности просто не задумываются.

Нередко можно услышать: вот эта идеология – вредная, разрушительная, а вот та – правильная, созидательная. Вроде бы все верно говорится, да только практической пользы от этого говорения маловато. Потому что некий «господин N» хапнул в 90-е годы «Чеготоплавильный комбинат» и стал олигархом не потому, что следовал идеологическим установкам. Он хотел власти и богатства, получив их, стал заботится о сохранении добытого. Для этого ему нужны соответствующие законы,  определенным образом устроенное государство, и специально под охранение его благополучия «настроенное» население. «Настраивать» это население должным образом должны специальные люди и институты в сфере СМИ, образования, культуры, политики. А то, что возникающее вследствие стремления к таким целям общество и государство какие-то там учёные головы назовут «либерально-демократическим» (или как-то там еще) – дело десятое.

У населения при этом выбор невелик: то ли безропотно встраиваться в построенное олигархами общество, стараясь устроиться в нем получше, то ли бороться. Бороться можно либо за устранение «некоторых недостатков» сложившейся системы, либо за ликвидацию имеющегося и построение другого общества, в котором будут действовать другие правила.

Идеология или ее подобие формируется вокруг какой-то вполне определенной, материальной цели. Если  пришедшие к власти люди ставят своими целями личное обогащение и удержание власти в своих руках,  то выстраивается маскировочная дымовая завеса из  лозунгов: «рыночная экономика», «конкуренция», «свобода личности»… Эта новая квазиидеология не предлагается взамен уничтожаемой коммунистической, ее вообще не маркируют как идеологию. Это называют просто «нормальными», «естественными» принципами жизнеустройства, в котором есть место для любых идеологий и взглядов, – что аккуратно вписывают в Конституцию.

Такой подход – реализованный в России – оправдал себя (с точки зрения власти) полностью. Богатство перераспределено в пользу «реформаторов и их друзей», социальная активность общества регулируется надежно, причем так, что само общество этого не чувствует и не замечает, пребывая в уверенности, что «борьба идей» и даже «проектов» продолжается… Продолжается использование весьма возвышенных слов и понятий: либерализм, консерватизм, социализм, национализм, гуманизм…  Практически полезное осмысление этой словесной шелухи оказывается возможным только в рамках юмористической литературы: «В демократической России три типа реформ: экономические – когда чиновники грабят казну; социальные – когда они грабят народ; политические – когда они делят награбленное» (Михаил Задорнов.)

…И вот этот могучий корабль «Демократическая Россия» подплывает к зоне водоворота истории. Параллельными курсами туда же втягиваются еще более могучие корабли: «Америка». «Европа» и  «Китай». На каждом из них идет подготовка к передрягам, к борьбе: к нападению и защите. Защите чего? – Своих ценностей, своих «мечт».

Американская мечта

Американская мечта всколыхнула Америку, выпорхнув в разгар Великой депрессии из трактата Джеймса Адамса «Эпос Америки»:  «…американская мечта о стране, где жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее, где у каждого будет возможность получить то, чего он заслуживает. Это мечта не просто об автомобиле и высокой зарплате, но о таком социальном порядке, при котором каждый мужчина и каждая женщина могут в полной мере достичь того, чего они способны достичь изначально, причем их достижения должны быть признаны другими вне зависимости от случайных обстоятельств рождения или положения в обществе».

Американская мечта выросла из глубоких корней. Поколения иммигрантов ехали в Америку за мечтой – мечтой о свободе от сословных и религиозных ограничений, мечтой о достатке как вознаграждении за собственный труд, мечтой о равенстве возможностей. Мечта – это сперва эмоция, а уж потом доктрина. Чтобы мечта заработала и стала действенной, она прошла через горнило культуры, причем культуры массовой, она вошла в лексикон политиков, она завоевала одну из самых великих вершин общественного сознания: она стала мифом! Интуитивно найденное словосочетание, вброшенное в контекст переживаний и чаяний стало самодостаточным.

Существенной стороной мечты была и роль Америки в мире. Ее важным компонентом стала доктрина Монро, возникшая на сто с лишним лет раньше самой мечты. И хотя ее принципы (взаимного невмешательства стран) давно нарушены, Американская мечта продолжает нести в себе представления не только об исключительности Америки, ее «незаменимости» для всего мира, но и уверенность в том, что Америка не «вмешивается в чужие дела», а несет миру свет демократии и свободы, исправляет «плохие политические режимы», делая их «хорошими».

Американская мечта была – и всё еще остается – мощным стимулом, двигателем Америки. Ее квинтэссенция: каждый может достичь успеха, если будет много и хорошо работать, развивая при этом свои личные качества – продолжает работать, несмотря на то, что уже более трети американцев утратили веру в Американскую мечту. Ее размывает видимое несоответствие реальному положению дел в стране, грубое искажение самой сути заложенных в ней идеалов, отход от традиционных американских ценностей…

И вот мы услышали: Make America Great Again!

Да – это апелляция к Американской мечте. И она вновь заработала.

Европейская мечта

У Европейской мечты нет такого письменного и эмоционального базиса, как у Американской мечты. Тем не менее о ней можно говорить, отделяя собственно политико-экономический проект создания Европейского союза от идущего рядом с ним и даже впереди него образа целостной Европы, который несет в себе качества именно мечты. Призывам к объединению европейских государств более сотни лет. Понадобились две чудовищные войны – вдобавок к сотням бывших в Европе до них, – чтобы эту идею удалось реализовать. Понадобилось создать мощный блок социалистических стран, чтобы европейские политики обрели опору, антитезу, воспринимаемую как угрозу, против которой надо объединяться. Но все эти факторы – лишь дополнительные мотивации для политических решений. Мечта же обретала свой долгий путь в древней европейской истории, в том числе – в истории великих империй: рождавшихся, распадавшихся, вновь возникавших и опять гибнувших…

Достаточно взглянуть на карту Европы, чтобы понять: мира и взаимного уважения народов тут не было веками. Скроить столь пестрое, разноцветное лоскутное одеяло можно было только в результате непрерывных войн друг с другом. По правде сказать, и исходные условия в этом смысле Европе достались весьма сложные: десятки этносов, языков, сперва множество, а потом вроде бы одна религия, но начавшая дробится внутри себя самой на смертельно враждующие группы. Казни, резня, войны, инквизиция и – грабежи, грабежи, грабежи… Самые влиятельные мировые идеологии – в том числе и наиболее радикальные, человеконенавистнические – родились в Европе. Даже Американская мечта, в сущности, зародилась в Европе: иммигранты, ехавшие из Европы в Америку, мечтали о том, о чем они в Европе и мечтать не могли.

Нет ничего сложнее и трагичнее, чем европейская история. Именно поэтому Европейская мечта выстрадала стремление к единению и миру, а не к индивидуализму и конкуренции. Европейская мечта в этом смысле – антитеза Американской мечте. Если в Америке основу мечты составляют личные усилия, то в Европе приходится сперва позаботиться о создании благоприятной для этого среды обитания. Для американцев свобода – это личная независимость. Для европейца – благоприятное взаимодействие с окружающими. Европа стремится выстроить некий  мультикультурный мир, а национальный патриотизм, суверенитет – не в моде. Американцы же, напротив, демонстративно подчеркивают свою любовь к стране и патриотизм.

Трудно сказать – в какой мере нечто, называемое Европейской мечтой, пронизывает европейцев на эмоциональном уровне, придавая им силы и энтузиазм в процессе строительства общеевропейского дома. Кажется, о таком уровне влияния мечты говорить рано. Пока можно говорить лишь о потенциальных возможностях формирования именно мечты из проекта «объединенной Европы». Если бы не порочное и саморазрушительное стремление оттяпать у бывшего Восточного блока как можно больше стран и народов ради его ослабления, а не ради собственной силы, если бы не растрата огромных ресурсов на воспитание ненависти к России и ее прошлому, Европейский союз мог бы быть намного более успешным проектом, в котором выкристаллизовалась бы и оптимистическая мечта, воодушевившая всех на движение к общей цели, а не на отторжение от «нежелательного» прошлого и «плохих» соседей.

Противоречия между Американской и Европейской мечтами очевидны. И они неизбежно приходят в столкновение. Если об экономических противоречиях, стремлении США подчинить своим интересам полумиллиардную Европу сказано и написано много, то о борьбе между такими эфемерными – по сравнению с военными базами и финансовой системой – сущностями, как «две мечты», сказано меньше. Но именно мечты придают силы, а их отсутствие – лишает сил.

Сможет ли корабль «Европа» сохранить свою целостность в грядущем водовороте, или же на поверхности реки времен останутся лишь плавучие детали – время покажет. Для оптимизма пока оснований немного. В чем сила спасительного консерватизма, и в чем собственно состоит этот консерватизм, Европа – как политический субъект – не знает. Что касается европейских интеллектуалов, то они, разумеется, все знают и все понимают. Много их сгинуло в водоворотах истории… Остались идеи, имена, памятники – все, что угодно, только не разумная политика. Российско-Европейский катамаран, несомненно, преодолел бы любые водовороты, вихри и штормы, но, похоже, сложиться ему – не судьба…

Китайская мечта

Как политический лозунг Китайская мечта вошла в жизнь в 2012 году, когда Си Цзиньпин заявил, что «осуществление великого возрождения китайской нации – это величайшая мечта китайского нации начиная с Нового времени». И при этом сформулировал три ее цели: превращение Китая в богатое и сильное государство, энергичное развитие китайской нации, создание счастливой жизни для народа. Распространение китайской мечты в обществе и внедрение ее в сознание каждого китайца осуществляется с помощью механизмов общественного управления, отработанных Коммунистической партией Китая. Си Цзиньпин отметил три важные характеристики Китайской мечты: она принадлежит «прошлому, настоящему и будущему», «государству, нации и также каждому китайцу», «китайская мечта наша, но еще более она принадлежит молодому поколению».

Нельзя не заметить и того, что все простые и понятные каждому китайцу лозунги воспринимаются им как свои, как то, о чем действительно все мечтают. Так что, несмотря на своеобразную форму, в которой Китайская мечта была явлена народу и миру, ее содержание не слишком отличается от Американской или Европейской: те же стремления к хорошей жизни, что и у всех народов.

Непримиримых противоречий между мечтой Китайской, Европейской и Американской – нет. Это не значит, что нет политических, экономических и многих иных противоречий. Но на уровне мечты Китайская содержит как коллективистские стремления, различимые в европейском видении, так и индивидуальный успех, мечты о богатстве – сродни американским идеалам. В основе всех трех «мечт» отчетливо виден традиционализм – с индивидуальными, разумеется, особенностями.

Китайская мечта может претендовать и на некий если не синтез, то эмоциональный консенсус марксизма, конфуцианства и экономического либерализма. Отходя в сторону от прямой идеологической конфронтации, Китайская мечта сохраняет приверженность одновременно и социализму, и конфуцианской этике, и экономическим свободам, конкуренции, стремлению к богатству. Китайская мечта не является продуктом исключительно внутреннего потребления. Она обращена ко всему миру. Си Цзиньпин заявляет, что «Китай будет не только развиваться сам, но и нести ответственность за развитие всего мира и вносить вклад в это развитие, создавать блага не только для народа Китая, но и для народов всего мира. Осуществление Китайской мечты принесет миру мир, а не потрясения, это шанс, а не угроза».

Практическая политика – это управление обществом для достижения каких-то целей. Какие бы политические и экономические цели ни ставились, у них есть этическое измерение: во благо или во зло. Только воздействуя на базис – а базисом является ценностно-этическое мироощущение народа, – можно добиться управленческого результата. Это общий принцип управления чем-либо. Базисом политики, осуществляемой в интересах конкретного народа, страны, должна быть его этическая система.

И если в Китае сложилась именно этическая система, пронизывающая всё мировоззрение, включая политические решения, то в России такой опоры у политиков нет. И в этом я вижу проблему выработки политики, стратегии развития России в интересах ее народа. Практическая политика в России утратила связь с ценностно-этическим базисом народной жизни. Если эта связь не будет найдена как в своей глубинной сути, так и в форме, соответствующей сегодняшнему дню, Россия может просто исчезнуть как государство.

Русская мечта

Разговор о Русской мечте можно начать с утверждения: её нет. А раз так, то, казалось бы, рассуждать и писать не о чем. Однако «блистательное отсутствие» Русской мечты столь многозначительно, что дает серьезный повод для размышлений.

Если бы Русская мечта существовала, то это означало бы существование некой социально значимой принимаемой большинством доминанты ожиданий, если говорить языком психологии, или образа будущего, если говорить языком политики. Доминанта и образ не являются простой суммой личных планов и целей каждого. Этот социальный продукт должен быть создан преднамеренно, он должен быть предложен народу и воспринят им – как это имело место в случае с Американской или Китайской мечтой.

Так что Русская мечта – это вовсе не то, чем народ всегда обладает. Бывают периоды, когда народ продолжают существовать, не имея объединяющей их мечты. Именно этот период сейчас переживает Россия. В современных условиях такое состояние государства есть его слабость.

Кто-то из читателей, быть может, уже вспомнил про Русскую идею? Кто-то, возможно, полагает, что эти концепты – Русская мечта и Русская идея – близки настолько, что к ним можно относиться если не как к синонимам, то как к модификациям чего-то глубинно совпадающего? Нет, это не так. Это две совершенно разные, принципиально – в самих основаниях! – не совпадающие концепции.

Русская идея не концептуализирована как политическое действие. Это концепт философско-религиозный, а не политический, и, оперируя им в политическом дискурсе, следует об этом не забывать. Русская мечта не есть только лишь комплекс неких таинственных мироощущений народа, идеалов, к которым он готов устремиться и которые надо как-то распознать. В рассматриваемом контексте мечта – прежде всего политическая программа, выраженная в эмоционально чувственной образной форме и направленная на реализацию той части мироощущения народа, которую мы называем чаяниями. Русская мечта – как духовно-материальный комплексный идеал народа – может быть действенным инструментом практической политики. И подобное в нашей истории было.

Были периоды, когда народ охватывало некое общее стремление, которое мы, с оговорками, касающимися широты охвата народа, можем называть Русской мечтой. Так, например, в первые полтора десятилетия XX века «прогрессивная» часть русского общества страстно желала Конституции, ограничения прав монарха. Для этой части общества это было, пожалуй, мечтой. Уже после свержения монархии, в горниле бушевавших тогда страстей и конкурировавших идей удалось нащупать чаяния народа. Действительно массовый отклик обрели самые первые лозунги большевиков, бывших тогда в союзе с левыми эсерами: «Земля – крестьянам, мир – народам, хлеб – голодным!» Такие призывы, несомненно, оказывали эмоциональное воздействие сродни отклику на давнюю мечту, а поэтому и «четвертый член» большевистского призыва – «Власть – Советам!» – находил отклик.

Почему?

Фундаментальной, сакральной мечтой русского народа была и остается мечта о справедливом обществе. Стремление к справедливости несет в себе признаки национальной мечты – и по степени устойчивости, и по уровню эмоционального накала, и по мифологичности самого образа справедливости. В каких конкретных формах может существовать такое общество, какой в нем должен быть установлен порядок, какими должны быть его социальная структура, уровень материального благосостояния и технического развития – вопросы, воспринимающиеся общественным подсознанием как вторичные. Рациональный ум вопиет: они не могут быть вторичными, это и есть либо справедливые, либо несправедливые компоненты, определяющие всю суть общества! Нельзя раскрыть понятие справедливости, не раскрыв, не сконструировав важнейшие аспекты организации жизни! Но иррациональная, метафизическая часть общественного (и личного) сознания тихим голосом, на бессловесном уровне несет в себе устойчивое ощущение и даже понимание того что –  «по справедливости», «по правде», «по совести», а что – нет. Однако при этом «естественный отбор в мире идей» движется методом проб и ошибок: не все идеи (доктрины), которые люди посчитали правильными и полезными для жизни в какой-то период, оказались таковыми – правильными и полезными – для выживания и развития человечества.

Так и Мечта, став политическим конструктом, может быть полезной для выживания и развития, может быть индифферентной по отношению к этим процессам, а может быть и вредной, вести к депопуляции и вырождению. Причем критерия, позволяющего в режиме реального времени с необходимой точностью определить, «вредна» или «полезна» мечта-идея, охватившая народ, – нет. Для оценки влияния на такие медленные и длительные процессы, как «выживание» и «развитие», нужны порой столетия. Результат действия мечты-идеи, воспринимаемый как успех на каком-то отрезке истории, может обернуться трагедией в будущем, если мечта утрачивает гибкость и превращается в догму.

Октябрьская революция 1917 года, оседлав стремление народа к справедливости, дала народу явственные, материально ощутимые результаты в виде земли и мира, в виде подлинного равенства – отказа от сословий. Мечта о справедливом обществе во многом принимала форму мечты о коммунизме: «коммунистическая мечта» стала русской мечтой! Русская мечта в виде мечты о коммунизме жила недолго, но ярко. Во времена, в которые она была действенной силой, достигнуты выдающиеся результаты в науке и технике, в образовании, здравоохранении, искусстве. «Коммунистическая мечта» отвечала требованиям, которые можно предъявить к политическому концепту, она действительно работала как инструмент реальной политики, и ее идеалы воспринимало и разделяло большинство населения. Разумеется, не все поголовно – как не все поголовно граждане США разделяют идеалы Американской мечты. Никакого иного полноценного примера Русской мечты в нашей истории не было и нет.

Не следует считать Русской мечтой (как политическим концептом) ни архаичные представления о «лучшей жизни», закрепленные в фольклоре («молочные реки – кисельные берега»), ни спекулятивные построения, основанные на разного рода оценках потребностей населения, представленных в социологических исследованиях. Потребности – не мечта. Цели и способы их достижения – тоже не мечта. Подчеркнем еще раз, что мы призываем воспринимать концепт Мечты как политический, как действенную программу – иначе его не следует рассматривать его как инструмент политики.

Русская коммунистическая мечта стала угасать в период наивысшего взлета и развития своей материальной ипостаси, последовательность фундаментальных ошибок советского руководства привела к кризису 80-х, а потом и к целенаправленной гибели государства со всеми «народными чаяниями».

В 90-е годы произошло падение в бездну чудовищной несправедливости, принявшей, однако, и на этот раз облик борьбы за справедливость! Перестройка и последовавшие за ней катастрофы – путь бесконечной, каждодневной лжи, обмана, преступлений, грабежа, соглашательства и массового предательства народом идеалов – собственных и отеческих. Разрушение и разграбление не выдвинули ни одного лозунга, ни одного призыва, который хоть как-то напоминал бы Мечту, который нашел бы отклик в том вечном стремлении к справедливости, которое всё еще живет в народе. «Социализм с человеческим лицом», «больше демократии, больше социализма», «ускорение и гласность», «альтернативы рынку нет», «борьба с привилегиями» и «партократами» и т.п. – не являлись ни мечтами, ни даже самыми примитивными целями. Это манипулятивный процесс насильственного воздействия на сознание, одурманивание народа мошенниками, а не «оседлание волны народных чаяний».

Русская мечта как желанная возможность

Есть ли прок от Русской мечты, кабы она была? Кто-то скажет: какая разница –  сгинуть в водовороте истории, будучи охваченным мечтой, или как-то иначе?

Есть разница…

В основе Мечты как политического конструкта лежит комплекс духовно-материальных идеалов, разделяемых большинством населения, стремление к реализации которых в реальной жизни ощущается как надлежащая норма. Отдельные аспекты Мечты в процессе стремления к их достижению становятся целями, подкрепленными теми или иными путями их осуществления. Мечта, будучи комплексом идеалов, выражается в образно-эмоциональной форме и остается – в отличие от целей – расплывчатой, изменчивой, не поддающейся слишком точным определениям. Тем не менее на эмоционально-образном уровне Мечта и объединяет, и увлекает огромные массы людей, с ее помощью – как инструмента политики – люди оказываются способными к восприятию общих целей, вдохновляются, воодушевляются на совместные действия по их воплощению в жизнь. Мечта – это образ цели, которую ты сам можешь достигать, добиваться, это – действие и непременно оптимистическое ожидание. Пессимистическая мечта – оксюморон, нечто невозможное, это социальная патология. К сожалению, она не только существует, но и настойчиво себя предлагает, – но это тема отдельного разговора.

Общая позитивная мечта живет и действует, если она адекватно отражает реалии,  отвечает чаяниям людей, если ее поддерживают в активном состоянии, а не превращают в примитивные догматические лозунги, если сама политическая власть не начинает эту мечту дискредитировать и уничтожать – как в позднем СССР.

Фиксируемые социологическими исследованиями «просоветские» настроения, ностальгия по СССР, гордость за победы советского народа в войне и мирном труде – не являются современной Русской мечтой, хотя эти предпочтения и являются доминантными. Этот факт может и должен быть базисом для формирования новой Русской мечты, но сам по себе он – не Мечта

Современная Русская мечта вряд ли сможет стать эффективным инструментом, если она будет обращена только в прошлое – неважно какое: коммунистическое или дореволюционное. Она не сможет стать им и в том случае, если она будет оторвана от прошлого – и советского, и имперского, и еще более древнего. Мечта должна органично вырастать из прошлого народа, причем – позитивного прошлого. Трагедия современного разрушенного общественного сознания, отказывающегося формировать Мечту, состоит в том, что политики и пропагандисты опрокинули его не в достижения прошлого, а в выгребную яму русской истории. А в выгребной яме Мечта не живет.

Общенациональная мечта – психологический феномен. А в психологии – и личностной, и социальной – известно, что «уйти от прошлого», отталкиваясь от него, – невозможно. Уйти от прошлого можно лишь идя к будущему, погружаясь в него, – в будущее. А из прошлого должен доноситься лишь свежий ветер собственной силы и гордости. Примеры и память о своих достижениях придадут силы, в то время как цепляние за свои слабости несовершенства – ослабляет, лишает воли.

Вот почему политические силы, желающие сохранения своего статуса, с утра до ночи твердят про «преступления коммунистического режима», про «Сталин хуже Гитлера»… Их задача – не дать Русской мечте сформироваться, их цель – не выпускать нас из выгребной ямы. Их предшественники – большевистские пропагандисты – делали то же самое, формируя образ «России – тюрьмы народов», сводя взаимоотношения людей к аспекту «эксплуататор–эксплуатируемый», а поиск ответов на метафизические вопросы – к «опиуму для народа». Но при этом рисовали образ «светлого будущего». Получалось: позади – черным-черно, сегодня – трудно, но завтра – светлым-светло. Однако, как показала практика, отбрасывание позитива из предшествующего прошлого, гипертрофия бывших в нем проблем ради формирования негативного образа сломанной системы общественного устройства – метод, лишающий общество способности к формированию действенной продуктивной мечты. Похожей болезнью страдает процесс вызревания Европейской мечты. В ней присутствует элемент того, что может ее разрушить: у них едва ли не на первом месте – мысль о том, что «прошлое не должно повториться». И что же мы имеем по факту на сегодняшний день? Мы имеем не «never again», а натуральное возрождение фашизма в бывшей Восточной Европе – фашизма, уже принявшего форму вооруженных действий, убийства людей.

Мечта – как эмоциональное ожидание справедливо устроенного и благополучного общества – живет и ждет. Мечта – как мобилизующий инструмент – в России пока не существует. Ужас 90-х сменился напряжением «нулевых», а ныне мы переживаем неопределенность «десятых». Политическая и культурная жизнь – та, в которой мечты рождаются, – отсутствует. Она даже не профанируется – как в приснопамятный период перестройки.

За последние 30 лет мы пережили грандиозный погром ценностей. Говоря обобщенно и упрощенно, ломали базовую матрицу коллективизма, а вместо нее внедряли принципы индивидуализма. Алчный хапуга возведен в ранг успешного и уважаемого бизнесмена, а люди, продолжавшие соотносить свою жизнь с жизнью страны, объявлены недобитыми совками и жалкими неудачниками. В результате государство слабело на глазах всего мира по всем измеряемым параметрам: экономическим, культурным, военно-политическим. До его полного растворения в мировом пространстве оставались, возможно, считанные годы. Но в середине нулевых «что-то произошло». Природный, – то есть присущий нашему народу на глубинном уровне, – коллективизм стал себя проявлять. Об этом говорили различные социологические замеры, об этом свидетельствовал рост просоветских симпатий, это ярко проявилось в такой массовой акции как рожденный в народе «Бессмертный полк». Политика власти и ценности власти оставались прежними – условно «либерально-демократическими», а по сути – ценностями алчных хапуг, спекулянтов и национал-предателей. Но «что-то» сдвинулось и внутри власти: инстинкт самосохранения потребовал внесения корректив в пропаганду (поддержка «Бессмертного полка» и т.п. патриотических акций) и – главное: укрепление армии, приведение ее к состоянию, способному защитить. Защитить – что? Страну или награбленное?

Общество ощущает эту ценностную двусмысленность и проявляется это в парадоксальных явлениях: одновременно наблюдается рост протестных настроений и рост рейтинга президента страны. Чтобы коллективный разум народа не свихнулся от этого шизоидального  самоощущения, у одной части общества возникает спасительная дихотомия: президент – хороший, правительство – плохое. А у другой – та же дихотомия, но наоборот: президент – плохой, правительство – хорошее. Еще одной психологически спасительной дихотомией является позитивная оценка внешней и негативная – внутренней политики президента (и/или правительства). И это неплохой выход: лучше хотя бы так спасти «коллективный разум», чем утратить его полностью.

Мечта мечту не познаша…

Что ждет нас в грядущем водовороте истории? В экономическом измерении картина предсказуема, проста и понятна. Исход ее неясен, а содержание борьбы – вполне. В ценностном измерении все не так очевидно. Хочется описать картину как борьбу консервативных и неких «прогрессистских» ценностей, но заранее ясно: термины непригодны. Даже такое расхожее понятие как «консервативные ценности» – размывается в пределах России, не говоря о большем. Потому что для одних охранительство – это опора на коллективистские ценности советского типа, для других идеалом являются иные образцы и периоды истории и т.п. Кроме того, невозможно оперировать этими и подобными категориями в отрыве от важнейшего параметра менталитета: мировоззренческого базиса. А он оказался вообще вне наблюдений и измерений.

И еще одну озабоченность следует высказать. На наших глазах идет процесс возникновения и становления «нового человека» – я имею в виду как формирование еще не осознанной и не измеренной ценностной матрицы уже пришедшего поколения, так и наступление кибертехнологий, кардинально изменяющих представления о базисных вещах, о добре и зле. Важно не упустить из внимания этот процесс. Иначе мы окажемся в положении людей, отлично знающих, что такое чересседельник, шлея, супонь, гужи и подпруга. Только тягловых лошадей вокруг них уже нет и сведения их – бесполезны.

Несмотря на неясность языка описания пространства ценностей и их динамики, хочется хотя бы отметить, что рассмотренные нами «мечты» и порождаемые ими политические курсы, соотносятся с так или иначе понимаемым консерватизмом или традиционализмом. Да, у каждой страны свой консерватизм и свои идеалы, но хочется задуматься: возможен ли некий консервативный если не альянс, то хотя бы компромисс, который позволит в этой схватке не погибнуть, не быть поглощенными сильным соперником, а продолжить свой собственный путь? Не пора ли начать диалог именно на этом языке и на этом базисе, а не на обветшалом и бессмысленном языке идеологий?

Реальная политика занимается вопросами ресурсов и власти – понимаемых в широком смысле. Ресурсы включают в себя не только «полезные ископаемые и продукты производства», но и людей, призванных правильно производить и надлежащим образом потреблять. И то и другое качество людей воспитывается и управляется ценностными рычагами. Власть также опирается на человеческие качества, поэтому и в этой сфере ценностные рычаги – на первом месте. Властные кланы – как в пределах одного государства, так и в глобальном мире – борются друг с другом, управляя ценностными матрицами людей. Религиозные войны – это войны ценностей, почившее в бозе пресловутое «сосуществование двух систем» – сосуществование систем ценностей. Ценностные матрицы пожираются другими ценностными матрицами.

В той борьбе, о которой мы говорим как о «водовороте истории» весьма эффективным оружием является именно разрушение остатков ценностного базиса европейского и американского обществ, восходящего к библейским и гуманистическим ценностям. Инструменты «поликорректности», «гендерного равенства», «равноправия сексменьшинств» и т.п. – мощный инструмент постмодернизаторов, действующих и в США, и в Евросоюзе, и в России. Во всех странах идет борьба иллюзорного равноправия ценностей (постмодерн) с ценностями традиционными. При это постмодерн на самом деле внедряет не равенство, и собственную предельно жесткую систему ценностей, призванную углубить и закрепить социальное неравенство, и – вполне вероятно: создать общество, состоящего из людей и квазилюдей (т.н. «человек служебный»).

В Европе традиционалисты эту борьбу проигрывают, в США борьба в лучшем случае идет на равных, исход ее не ясен. В России пока еще базис традиционных (со всем смысловыми оговорками) ценностей достаточно крепок и может породить влиятельную и действенную глобальную политическую доктрину. И не только выработать концепцию, но и стать мировым лидером в защите традиционных ценностей во всем мире, войдя в ценностные альянсы с близкими по духу силами во всем мире. Китай также естественным образом может присоединиться к подобному альянсу: его ценностная матрица достаточно традиционна, а собственной глобальной мессианской энергии в области духа Китай не имеет.

Уверен: есть прок от Русской мечты. Причем не только для России. Слаженно действующая команда может спасти свой корабль в бурю, привести его в гавань и показать пример другим. Для этого нам – народу и власти в широком смысле, – надо хотя бы попытаться заговорить на одном языке и стать командой. Надо собрать воедино расколотое общество или его значимую часть. Собрать воедино не на уровне и не в форме высокого рейтинга политического лидера, а на уровне энтузиазма людей, стремящихся к общей цели. Возможно ли это? – со вздохом спросим мы – поколение не только разбитых надежд, но и растоптанных идеалов. (Впрочем: мое же поколение – это одновременно и поколение предателей и мародеров, сколотивших гигантские состояния и слепивших эту самую Демократическую Россию.) Но ведь уже есть и другие поколения – без груза комплексов прошлого, с прагматичным отношением к настоящему и будущему. Они – смогут. Они – сделают. Я бы очень хотел им чем-то помочь.

В сокращенном варианте опубликовано 22 августа 2018 в газете «Завтра» под названием «Мечты прагматика»: http://zavtra.ru/blogs/mechti_pragmatika