Menu

«В моих ладонях горстка пепла…» О красно-белом примирении

Звезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активна
 

Письмо Изборскому клубу. Февраль 2013 г.

А стоит ли вообще проблема примирения белых и красных? Непосредственных участников гражданской войны давно нет на свете, их немногочисленные дети тоже доживают свой век, найдя какие-то свои личные пути к примирению с жизнью и судьбой. Для следующего поколения эта проблема уже, похоже, отходит в депозитарий былых страстей. Я отношусь к поколению «доживающих», тех, чьи родители пережили гражданскую войну и пожинали ее плоды. О своем опыте примирения с жизнью я скажу, но сперва обозначу иную проблему общественного раскола, возникшую до конфликта «красных и белых», проявившуюся в этом конфликте и продолжающую жить по сей день. Проблема меняет свои имена, оставаясь при этом корнями связанной с глубинными основаниями жизни: она не в мире взаимоотношений людей, а в мире идей и эмоций. А в этих мирах былое саднит как свежая рана, здесь  нет старения, нет времени вообще. Здесь все что «было» происходит «сейчас».

-=-

На двух корнях нашей семьи Революция и Гражданская война оставили разные следы: на одном – раны, на другом – молодые побеги. Мой дед, вернувшись с империалистической в свою деревню, и мой отец, на котором держалось крестьянское хозяйство в этот период, сперва просто продолжили исполнение вечного цикла крестьянских забот, на который революция не сразу повлияла. Однако, хоть и таилась их деревня в настоящей глуши Галичского уезда Костромской губернии, но докатилась новая эра всего человечества и до них. Выразилась она сперва в кем-то предложенном разграблении дома местного помещика. Помещик был беден, и семья его работала наравне с крестьянами: уж больно суров и неплодороден этот край, прибыли много не извлечешь. Но мода есть мода и как-то бесконфликтно с участием помещика и его семьи «восставшими» крестьянами было взято кое-что из помещичьего имущества. Моему деду досталась часть зеркала: его умело разрезали на несколько частей и распределили по семьям. Я пользовался им, уже вставленным в раму, изготовленную дедом собственноручно. А потом началось триумфальное шествие Советской власти, пошла борьба с неграмотностью, за которой год за годом последовали все ступени учебы, приведшие моего отца всего за десятилетие от неграмотности к вершинам научных степеней и званий.

 

Иная участь постигла материнский корень, растущий из приазовских степей. Второй мой дед был акцизным чиновником в Мариуполе. К началу Революции его семья состояла из жены и семерых детей. Старший сын уже окончил гимназию, поступил в Императорский Санкт-Петербургский университет, младшей дочери исполнилось три года. В ходе Революции и Гражданской войны Мариуполь за три года был 17 раз взят и оставлен различными войсками: австро-немецкими, австро-украинскими, белогвардейскими, англо-французскими, махновскими, красноармейскими… Во время гражданской войны город находился в составе пяти «государств»: Украинской народной республики, Донецко-Криворожской советской республики, Украинского государства (Гетманата), УСРР (Українська Соціялістична Радянська Республіка), государственного образования ВСЮР (Вооружённые силы Юга России). Окончательно Мариуполь перешёл к большевикам в октябре 1920 года. Жителей города грабили, мобилизовывали и убивали все по очереди.

Если говорить отдельно о «белых», то и их сменилось немало: Жиров, Май-Маевский,  Деникин. Память о себе в простом народе они оставили жуткую.  Старший сын, студент – мой родной дядя, которого я так никогда и не видел, – был утоплен в колодце  в 1919 году. Кем – неизвестно, да это и неважно. Дед умер от тифа в 1920 году, оставив вдову с шестью детьми без средств к существованию: при переезде в более дешевую квартиру их дочиста обворовали. Помимо Революции, Гражданской войны, грабежей и насилий население последовательно подверглось эпидемиям испанки, холеры, брюшного и сыпного тифа. В завершение этих лет грянул истребительный массовый голод. Чудом выжившие продолжили свою жизнь при Советской власти. Несмотря на полную нищету моя бабка с оставшимися шестью детьми смогли не просто выжить, но, через тяготы и упорство получили образование, прожили, в конце концов, долгие жизни, добившись несомненных успехов на различных поприщах: военном, инженерном, педагогическом. Вот так, понеся потери, получив тяжелые ранения, материнский корень моей семьи тоже смог дать жизнеспособные побеги, возросшие при прямой заботе со стороны Советской власти.

А были ли «белые» в нашей семье? Были и такие – например, старший брат моего деда по материнской линии, занимавший очень высокий государственный пост, получивший, благодаря женитьбе, титул барона, несомненно, не был на стороне «красных». Воевал ли он или кто-то из его детей в Белой армии – неизвестно. Думаю, это «стало неизвестно» осознанно, из чувства самосохранения оставшихся в России. По неточным данным он и его семья покинули страну,  и как сложилась их дальнейшая судьба – неведомо.

Вот такая у меня «ячейка общества», несущая в своем коде память о многом, что было со страной. И память эта не породила, слава Богу, внутрисемейной проблемы «красных и белых», а как следствие –  проблемы их реального примирения: развело и разнесло всех время и пространство. Но, кроме «ячейки общества» есть и само общество.

-=-

И вот теперь витаю я над огромным вневременным пространством моей семьи, моей земли, моей страны и ощущаю исходящую от них боль, обиду, благодарность, стыд, гордость, злобу, жажду мести, жажду примирения, любовь, ненависть… Все впускает мое сердце и ничего не может вместить: ум мешает. Ум, который только и может, что делить и сравнивать, запоминать чужие слова и мысли и властно требовать: «Определись – слева или справа, вверху или внизу, тепло или холодно, красное или белое… Определись, иначе я не успокоюсь, я буду мучить и изводить тебя проклятыми вопросами, я заставлю тебя отречься или от отца, или от матери, или от брата, или от сестры… Определись, ибо ты не знаешь и не умеешь останавливать мою работу, прекращать мой вечный перебор вариантов, даже на мгновение, даже  в самом себе – что уж говорить о людях и временах…».

-=-

Проблема идентичности – это проблема дуализма сознания. Это взлет и проклятие западной традиции осмысления мира. В этом подходе обретена «власть над природой»:  научно-технический прогресс,  и «власть над людьми»: существующие  государственные устройства, общественно-политические, идеологические и религиозные системы. Но утрачено ощущение единства всего сущего. Несколько раз западная мысль прорывалась к пониманию единства, но это не стало массовым коллективным подсознательным, не стало менталитетом народов и западных цивилизаций. Выйти на рубеж, за которым открывается мистическое единство мира удалось, но перейти его смогли лишь единицы. Восток, следуя за прозрениями своих мистиков, давно и глубоко погрузился в понимание и ощущение единства всего сущего, постиг целостность мироздания, нашел пути, по которым можно провести туда свое сознание. Но заплатил за это отказом от той продуктивности, которую предоставляет западный  дуализм, породив общество предельной социальной несвободы и нищеты, сочетающееся с предельной свободой духа. Западное «общество дуализма» породило прогресс, достаток, социальные свободы, заперев свободу духа в жесткие рамки религий и идеологий, распределив всех людей по этим ячейкам и стравив их в непримиримой борьбе за… За что? За истину? – отнюдь, истина доступна всем, лежит себе, никем не охраняема, неуменьшаема и нетленна: берите  и пользуйтесь все вечно и одновременно. Стравлены люди в борьбе за материальное, идентифицируя себя в идеальном.

-=-

Я – как ощутившая себя индивидуальность – уже примирен со всем миром, со всеми «ненавидящими и обидящими мя». А как умствующая личность – еще в пути, в процессе разборки тех стен, масок и прочего хлама, которым облепило меня общество. Примирение красных с белыми не в признании этого факта «представителями» (их нет в природе) той или другой стороны. Мне не нужна ничья санкция на факт или форму признания примирения. Я – уже примирен. Приходите, и молча встаньте рядом. Я не хочу подпитывать эго «белых» и эго «красных», – а и те и другие хотят именно этого. Хотят, чтобы говорили об их страданиях, об их попранных идеалах, сравнивали идеалы, достижения и провалы – все это работа и цель эго. А эго никогда не примирятся, на то они и эго. Примириться может индивидуальность, чистая человеческая сущность, свободная от эго, от личности, от социальных наслоений. Чтобы быть таким надо ощущать себя ни белым, ни красным, ни их наследником, ни их жертвой, ни победителем, ни побежденным. Надо быть никем в самом глубоком смысле – чистой сущностью, рожденной на свет ни коммунистом, ни христианином, ни русским, ни не-русским. Просто – дитя, среднего рода дитя, растущее, увеличивающееся в размерах, временно связанное со своим телом и принимающее некоторые его особенности (пол, потребность в еде и питье, в дыхании и тепле) как данность, – но  не как собственную индивидуальность.

А что в «окружающей действительности»? В действительности некоторые самоидентифицировали себя как наследников белых – и вовсе не обязательно в прямом юридическом или генетическом смысле, а так, по вкусовой приязни;  другие – как наследников красных. И у каждого есть легенда, причина, своя история. Есть вот и попытки «примирения». До сих пор мы наблюдали, кажется, лишь одну форму «примирения белых и красных»: разнообразные попытки граждан СССР и современной России «отметиться», «приложиться», «подружиться» или еще как-то продемонстрировать свое, как минимум,  доброе, как максимум – верноподданническое, отношение к белой эмиграции вообще, к ее потомкам. Вроде бы и неплохо. Но почти обязательной составной частью этого является прямое или косвенное признание ошибочности, а то и преступности действий «красных», – да и строительства социализма в СССР вообще. То есть: отрекаюсь от моих заблудших папы, мамы и дедушки с бабушкой, неразумные они были, не ведали, что творили! Обманули их коварные большевицкие комиссары, ввергли в братоубийственную войну, – так, что ли? Но это не примирение, это просто перемена политической позиции (или выведение своей ранее скрываемой позиции на белый свет). Такое было и прежде, причем с обеих сторон.

Вопрос, все-таки, есть: кто тут у нас примиряется с «белыми»? Та часть современной России, которая считает «красный проект» ошибкой и в этом видит базис примирения? То есть «нулевой точкой», «точкой восстановления параметров», говоря современным компьютерным языком, видится некая точка в нашей истории. Какая? Февраль 1917, буржуазная революция? Или «до февраля»: монархическая царская Россия? Если говорить о «белых», то, в большинстве своем, по крайней мере, в их официальной позиции, они боролись «за идеалы февраля», а вовсе не «за царя». В Белой армии за монархические настроения, случалось, и расстреливали. Вопросы-то не праздные:  с кем и с чем примиряемся? И кто с кем? – то есть какова однородность и субъектность обеих сторон примирения? Сторон-то, в сущности, нет, а о субъектности и говорить смешно! А проблема-то есть! Любителям дзен-буддистских коанов это должно напомнить вопрос о том – что есть хлопок одной ладони?

-=-

И висят эти вопросы в воздухе, грозя собой подменить подлинный, смертельно опасный раскол нашего общества. Политики костьми ложатся, чтобы это, или какое угодно иное разделение существовало. Это именно то самое разделение, которое позволяет властвовать. О расколе общества надо говорить и думать, не сводя его к проблеме «красных» и «белых», но и не забывая о ней. И не забыть в пылу охватившей страсти о цели, ради которой вся эта саморефлексия затевается. А цель размышлений должна быть в том, чтобы найти верный способ жизнеустройства, обеспечивающий развитие общества в целом и каждого его члена в отдельности. Под развитием же мы понимаем движение общества к наиболее полному воплощению и практической реализации системы ценностей, вырабатываемой социумом на протяжении всего своего существования и осознаваемой как историческое предназначение. А откуда берутся эти ценности, почему они не только у разных народов разные, но и в пределах одного нашего российского народа – тоже разные?

Раскол на «белых» и «красных» – это не классовый, не национальный и даже не религиозный раскол. И с той и с другой стороны почти в равных долях присутствовали и крестьяне, и дворяне, и богатые и бедные. Конфликт был окрашен одними лишь  «классовыми» красками теоретиками марксизма и политическими агитаторами. Исходные причины лежали в глубине ощущений «правды и справедливости» – а они были разными у представителей одного и того же класса, одной национальности, одной веры. Ощущения вообще плохо передаются словами, а уж если этим занимаются политики или историки, то ими желанное будет выдаваться за действительное практически всегда.

Ценности «белых» – это ценности тех, кто видел Россию устроенной по типу европейских стран, переживающих научно-промышленный прогресс, предъявивших миру высочайшие образцы искусства во всех сферах, чье население, проживающие в благоустроенных городах, как им казалось, защищено от произвола и несправедливости законом, чьи свободы не только провозглашены, но и обретены. Они хотели такого же для России и мешали им в этом «проклятый царизм» и «темный мужик», которого, однако, можно было попытаться изменить хоть немного к лучшему. Их стремления реализовались в феврале 1917 года. А в октябре страна развернулась и пошла в совершенно неожиданном направлении: не «обратно к царизму», что было бы можно ожидать после его свержения, а в совершенно неведомом направлении, очерченном некими лозунгами. Да еще и во главе поворота оказались люди, которые, в глазах лидеров Февраля, никак не вправе определять судьбу и выбор России: бомбисты, революционеры, дезертиры, инородцы. Но народ-то, как позднее стало ясно, их поддержал! Что же такое они смогли ему сказать, чем соблазнить? И чем от себя оттолкнули «народные массы» те, кто потом стали «белогвардейцами», те, кто искренне желал России и всем ее населяющим, лучшего будущего? А дело в том, что разошлись они как два ствола от одной корневой системы не в 1917 году, а в глубинной, фундаментальной точке, лежащей в базисе человеческого сознания, мироощущения. В чем это расхождение? И вытекает ли из этого несомненная жизнеспособность одного ствола и столь же неотвратимая нежизнеспособность другого?

Полагаем, что этим фундаментом являются этические императивы, ощущаемые как действия «по правде и справедливости»,  порождающие множество вербализованных этических систем. Выбор этической системы – племенем, народом, партией, государством – влечет за собой вполне определенный и ограниченный спектр возможных социально-политических и экономических систем.

Этические системы явлены нам в форме религиозных доктрин, вероучений или же светских, гуманитарных, секулярных кодексов. Они рождаются, изменяются, продолжая всегда пребывать в динамике. Христианство, опиравшееся на первичную этическую систему Нового Завета, довольно скоро стало дробиться и множиться, порождая различные вариации в форме католицизма, православия, протестантских учений. Та же участь постигла и остальные авраамические религии. В связи с этим затруднительно говорить об общих библейских ценностях, хотя как заповеди они существуют, скажем, в ветхо- и новозаветной литературах. Но заповеди могут быть лишь основой или даже неким малоэффективным символом этической системы общества. Этическая система общества не исчерпывается заповедями, это нечто гораздо более сложное, динамичное и плохо распознаваемое.

Общие ценности объединяют тех, у которых возникли общие цели. Цель – это главное, это то, что определяет ценности, выявляет и выстраивает их иерархию. И если, скажем, православный этический базис апеллирует к коллективизму и социальной справедливости, к спасению души, считая эти ценности иерархически более значимыми, нежели индивидуализм и земной материальный успех, но и не отрицает, что эти последние тоже есть ценности, только обладающие меньшей значимостью, то здесь и лежит точка расхождения. Та самая точка расхождения, в которой начинается разветвление, формирование двух стволов, двух базисных основ жизненного устройства. Подобное своеобразие будет явлено в отличающихся социально-политических и экономических принципах существования государств, взявших себе в основание ту или иную этическую систему. Сказав о принципиальной взаимосвязи между целями и ценностями, подчеркнем, что наличие целей есть абсолютный императив существования народа с собственными, а не чужими ценностями.

Сегодня Россия снова должна творить саму себя – новую, прежде не виданную. Она не должна становиться тем или иным повтором своих прошлых или чужих нынешних форм и образов. Нужна позитивная цель, упорядочивающая ценности. Хотя одного этого – недостаточно. Вот еще недавно была прекрасная, ясная цель – коммунизм. Она реально формировала и выстраивала определенную систему ценностей, форму и суть общественного устройства. Результат, однако, плачевный. Потому что цель не автоматически выстраивает систему ценностей, а посредством людей. А люди несовершенны, им свойственно ошибаться, ненавидеть друг друга, убивать… И здесь на помощь должны прийти… ценности, нравственные ценности. То есть взаимодействие и взаимовлияние целей и ценностей сложно, диалектично, подчинено нелинейным обратным связям: нет ценностей без целей, но и цели недостижимы без ценностей.

-=-

Глубинные, находящиеся на уровне общественного подсознания нравственные оценки социальных явлений преобразуются в такие категории, как совесть и справедливость. Народное самосознание все явления оценивает с позиций: «по совести» – или нет, «по правде» – или нет. В этом важная отличительная особенность нашего многоликого народа. На пропагандистский обман и подкуп, на волю собственных низменных страстей отдается лишь небольшая часть народа. В массе своей, в своем «коллективном бессознательном» народ десятилетиями помнит справедливость и несправедливость. И эта память, как рана на коллективной совести, болит и дает о себе знать до тех пор, пока не наступит утешение.

Фундаментально важным примером и источником наших эмоциональных и рациональных представлений о справедливости и их сложной динамике может быть вопрос о собственности, расколовший народ и его историю. Собственностью можно овладевать как «по справедливости», так и иначе. Когда в 1917-м и в последующие годы осуществлялся отъем собственности под лозунгом «экспроприации экспроприаторов», с точки зрения многих людей («красных») это ощущалось и осознавалось как справедливое деяние, с точки зрения других («белых») – как преступление. В отношении, скажем, собственности на землю большинство населения считало естественным и справедливым, чтобы земля была «общей», воспринимался как справедливый и принцип «земля должна принадлежать тому, кто на ней трудится». Те, у которых собственность отнимали, с этими доводами не соглашались, в том числе и потому, что они свою собственность приобрели не в результате грабежа, а по наследству или на честно заработанные деньги. Нельзя забыть и формы, в которых осуществлялся передел собственности, – беззаконие, убийства, изгнания… Время и пропаганда притупляли боль народа. Притупляли и обиду тех, которые собственности лишились, и совесть тех, которые совершали неправедные деяния. Основным утешителем было то, что новая, доселе неизвестная человечеству форма собственности – «общенародная» – несла в себе ядро справедливости: ее не отняли у одного, чтобы отдать другому, а чтобы отдать «всем сразу», сделать ее «общенародной», невиданной доселе формой. Не сделали, однако, важного шага по пути к утешению: не была дана нравственная оценка свершившегося, которая исходила бы не от «победителей» или «побежденных», не от «красных» или «белых», а от народа, преодолевшего этот раскол и осознавшего как общую трагедию, так и общие высокие цели. Но этого не произошло. Условно «красные» сгинули без покаяния. История не дала им этого шанса. Условно «белые» тоже ушли в миры иные, унеся с собой свои обиды и прощения. И вот уже в наши дни вместо примирения некогда экспроприированную, но затем кое-как «очищенную» в горниле «общенародной» собственность захватили и присвоили себе люди, не отягощенные вообще никакой моралью, но охваченные дьявольской алчностью. В мировую историю это вошло под названиями «перестройка» и «приватизация». Так, вместо исцеления и утешения на одну нравственную рану народа наложилась другая. И не будет исцеления и развития страны, покуда эта черная дыра нашей общей совести не окажется затянутой. И если «пересмотра приватизации не будет» – хотя бы нравственного, – не будет вообще ничего хорошего, страна будет корчится в муках, все проекты не будут получаться, все благие помыслы станут оборачиваться или фарсом, или трагедией. Так что проблема «красных» и «белых» в своей глубине есть актуальнейшая проблема этического, –  как следствие и политического – выбора цели и стратегии развития России сегодня.

-=-

То, что мы условно называем «проблемой красных и белых» – проблема нравственная и никакая иная. Есть два социума: и виртуальных, в ноуменальном мире, и реальных – в головах тех, кто впустил эти концепции и принципы в свое сознание.  У них разные нравственные матрицы, они по-разному понимают «что такое хорошо, и что такое плохо». Не следует впадать в иллюзию об общей этике, ссылаясь на общие религиозные Заповеди и разного рода секулярные нормы. Сегодняшние условно «белые» и условно «красные» –это два этически разных мира, существующие по сей день, часто по-другому называющиеся и продолжающие пребывать в непримиримой борьбе, а вовсе не в поиске единого базиса, от которого могло бы произрасти общее живое дерево. И пока этот базис найден не будет, никакое «примирение» не состоится.

-=-

Что касается очевидной и более простой, на мой взгляд, части проблемы примирения «красных и «белых», лежащей в сфере взаимоотношений их потомков, в надлежащем отношении к собственной истории, к памяти о предках, к их могилам и делам, то она должна решаться конкретными последовательными действиями. Надо вводить в информационное пространство как можно больше сведений, включая семейные архивы, отражающих жизнь людей, попавших в страшный исторический водоворот, надо ухаживать за могилами, восстанавливать, а не уничтожать памятники, дома, усадьбы и прочее, стремясь к созданию целостной картины материального и духовного единства народа на протяжении всей его истории. Здесь важно подчеркнуть: всей! Именно в этом состоит трудность: сегодня оказывается гораздо легче поставить памятник, скажем, генералу Каппелю, нежели оградить от поруганий имя Зои Космодемьянской или Александра Матросова.

Единство народа должно быть выявлено через приверженность общим целям и ценностям, а не партиям и доктринам. Люди, которые шли друг на друга в смертельной схватке с мыслями о Родине и ее спасении – мои братья, одинаково чтимые. Те же, кто шел за ними или рядом с ними с целью нажить добра, алчно стремясь мародерски поживиться на чужих смертях – мои враги. И тогда и сейчас. В своей сегодняшней борьбе  «наших» с «ненашими»  я никому не отдам моих «белых» и моих «красных». И в тех и в других моя сила, мой нравственный выбор. У меня с ними – общий корень, общие цели и ценности. За то, чтобы понять это мы заплатили по самой страшной цене: братоубийственной войной. Поле наше, на котором должен жить и развиваться народ, и которое мы призваны возделывать – плодородно: в том числе и от пропитавшей его крови. И пусть взрастут на нем наши культуры, а сорняк, не обнаруживающий общей с нами корневой системы, должен быть выдавлен на обочину. А мы должны ежедневно делать вновь и вновь свой вечный и всегда актуальный нравственный выбор. Нравственный выбор – это не только результат, но и процесс.

20-28 февраля 2013 г.